С начала полета прошло более двух часов, когда я услышала со стороны заднего сиденья мужской голос, сообщивший кому-то, что мы уже летим над территорией Азербайджана.

– Дмитрий Анатольевич, – обратилась я к своему клиенту. – Я слышала, Азербайджан – это пустыня, а под нами все какие-то поля да лесочки…

– Азербайджан включает в себя самые разнообразные климатические зоны: от умеренной до субтропической. Пустыни и полупустыни располагаются в основном в окрестностях Баку, – объяснил он.

Я всегда думала, что переход от одного ландшафта к другому осуществляется плавно и постепенно. Но, глядя в окно самолета, я смогла убедиться, что это не совсем так. Зеленые равнины внезапно оборвались, уступая место пескам.

Самолет пошел на посадку. Под нами голубел Каспий.

– Видите полуостров, выдающийся в море? – показал в окно Степанов. – Это Апшеронский полуостров. Здесь – Баку.

Снова последовали нудные таможенные процедуры, и наконец мне была выдана карточка, вложенная в паспорт, где цель моего прибытия в Азербайджан была обозначена как туризм.

У выхода из бакинского аэропорта нас встретили.

– Ильясов Мамед Расулович, – представился необъятный мужчина с обрюзгшим, раскрасневшимся лицом.

Его спутник, невысокого роста, лысоватый, рассматривал меня с неподдельным интересом. Не требовалось быть телепатом – по характерной ухмылочке на его лице можно было догадаться, какие гнусные мысли роились на тот момент в голове лысоватого. Внезапно спутник Ильясова очнулся, поклонился и представился:

– Чумаков Иван Васильевич.

– Охотникова Евгения Максимовна.

– Евгения Максимовна, вы пленили мою душу! – заявил Чумаков.

Я привыкла к подобным комплиментам, потому в ответ лишь скромно улыбнулась. Мы последовали за компаньонами Степанова к белому «Мерседесу», припаркованному у тротуара. В машине, на заднем сиденье, нас поджидали еще двое, назвавшиеся Берцманом Эриком Иосифовичем и Кулиевым Аликом Алиевичем. Мы со Степановым разместились между ними (как говорится, в тесноте, да не в обиде), а Чумаков с Ильясовым уселись спереди.

– Куда везти? – осведомился Чумаков.

– В гостиницу.

Берцман производил впечатление очень интеллигентного человека. И говорил он образцовым литературным языком.

Кулиев – маленький, щупленький, с бегающими, словно у воришки, глазками, черными, с характерным узким разрезом.

Всю дорогу меня развлекали Берцман с Чумаковым. Это выражалось в активном обсуждении моей личности, причем меня в салоне автомобиля как будто и не было.

– Такая красивая девушка – и такая неженская работа! – сокрушался Чумаков. – Вам бы в модели, а вы… Вот что в наше время с людьми делается!

Я не успела открыть рот, чтобы возразить, как к разговору подключился Берцман:

– Я решительно против твоих идей дискриминации, Иван. Женщина имеет право заниматься всем, чем занимаются мужчины. Этот пункт закреплен в Конвенции о правах человека. Или ты, Иван, имеешь что-нибудь против идей мирового гуманизма?

При чем тут гуманизм, я не совсем поняла, но ломать себе голову над подобными пустяками не стала.

– Женщина не может быть равной мужчине, – возразил Чумаков. – Тебе, Эрик, следует почитать учебник по биологии!

И так далее, в том же духе, до самой гостиницы «Азербайджан»…

– Вы бы лучше попробовали обсудить, как искать Елену Руслановну, – заметил Кулиев, когда машина остановилась и все повалили наружу.

– Обсуждать лучше в спокойной обстановке, – моментально нашелся с ответом Чумаков.

Степанов снял двойной номер. Мне полагалось жить с ним, но в соседней комнате.

– Полиции хорошенько приплатили, чтобы начали поиск, – уже в номере неторопливо рассказывал Ильясов. – А то у них это только через три дня после исчезновения человека положено. Теперь даже картинку по телевизору показывают. Морги предупредили, больницы. Наши люди повсюду рыщут. Пока – безрезультатно. Вы уж простите меня, Дмитрий Анатольевич! Я ей говорил, говорил: «Не уезжай, Елена, никуда с дачи одна!» – а она мне все свое: «Я здесь на отдыхе, а не в тюрьме, и спутники лишние мне ни к чему!» Эх-х-х…

– Ничего, Мамед, – ответил ему Степанов. – Я тебя не виню. Сам должен был за ней глядеть. Хоть бы все обошлось! Елена всегда была вольной птицей. С ней такое и раньше случалось. Хоть бы все обошлось! Вы только не забудьте предупредить своих людей, чтобы, если что-то выяснится, звонили мне прямо в номер.

– Будет исполнено, Дмитрий Анатольевич, – кивнул Ильясов.

Телефонный звонок разбудил нас в половине первого ночи. Звонил Чумаков. Его голос отчетливо слышался в трубке:

– Дмитрий Анатольевич! Не знаю даже, как вам сообщить…

– Да уж сообщи как-нибудь. Я ко всему готов, – вымолвил Степанов.

– В третьем морге ваша жена. Я сейчас там. Вы приезжайте, мы вам объясним.

– Ждите…

Степанов осторожно положил трубку, присел на корточки и закрыл глаза. Я отвернулась и уставилась в окно. За окном простиралась живописная панорама бакинского бульвара. Неторопливо рассекали воды Бакинской бухты изящные катера. Там, где в Тарасове росли бы хвойные и листопадные деревья, тихонько покачивали кронами пальмы. Все три яруса бульвара буквально кишели прогуливающимися.

– Пойдемте, – раздался за моей спиной голос. Я поняла, что Степанову пришлось собрать всю свою силу воли.

Мы вышли на улицу. В ближайшем магазинчике Степанов приобрел бутылку вина «Чинар». Вести машину он поручил мне, а сам попивал вино, что называется, «из горла» и указывал дорогу. Огни ночного города слепили глаза. Когда мы вышли из машины у ворот морга, Дмитрий Анатольевич бросил в урну опустевшую бутылку.

Чумаков ждал у входа в здание морга, переговариваясь о чем-то с человеком в белом халате. Их беседу с интересом слушали двое полицейских. Когда Степанов отвернулся, Иван Васильевич лукаво подмигнул мне. Я сделала вид, что не обратила внимания на эту фамильярность.

Человек в белом халате соизволил проводить нас всех в зал для опознания. Казалось, его лицо, так же как и лица полицейских, абсолютно не способно выражать какие-либо эмоции. Все трое напоминали мрачные каменные изваяния.

В зале для опознания даже дыхание перехватило от едкого формалинового смрада. Присутствовал здесь и тот особый отвратительный запашок, который ни с чем нельзя спутать: так пахнет разлагающаяся плоть. Мы миновали несколько рядов из столиков с телами, накрытыми голубыми покрывалами. К каждому покрывалу была прикреплена бирка с номером. Наконец мы остановились у нужного столика. Здесь уже стоял наготове санитар.

– Вы готовы? – спросил он.

Дмитрий Анатольевич кивнул.

Санитар ловко откинул покрывало с лица трупа. Оно оказалось неестественно желтым. На лице женщины застыла гримаса ужаса. Волосы ее были спутаны. И все тот же мерзостный запашок, только теперь он ощущался сильнее.

Степанов отпрянул.

– Это она, – глухо сказал он.

Санитар поспешил скрыть леденящее кровь зрелище от наших глаз покрывалом.

– Что с ней случилось? – прохрипел Дмитрий Анатольевич.

– Ее нашли мальчишки на диком пляже, – раскрыл рот один из полицейских. – Рядом лежал шприц и ампулы без этикеток. Рукава у нее были закатаны. На запястьях – характерные точки и синяки. Она была наркоманкой, господин Степанов, и умерла от передозировки. Непосредственная причина смерти – остановка сердца. Время смерти – пятое июня, где-то между семью и восемью часами вечера.

– Как раз тогда она мне звонила… – пробормотал Степанов и вдруг закричал: – Наркоманкой?! Моя жена?! Не-ет! Я отказываюсь в это верить! Она даже практически не пила, какая еще наркомания?!

– Она могла скрывать от вас свое пагубное пристрастие, – заметил Чумаков.

– Послушайте, господин Степанов, – полицейский положил руку на плечо убитому горем вдовцу. – Припомните, не замечались ли за вашей женой в последнее время какие-либо неадекватные реакции, не было ли приступов раздражительности… возможно, жалобы на плохое самочувствие?